Энигматист [Дело о Божьей Матери] - Артур Крупенин

Мария Ильинична, смягчившись, начала с того, что в русской традиции более привычным переводом считается «Путеводительница». Само же понятие «Одигитрия» обозначает одно из наиболее распространенных изображений Богоматери с Младенцем, когда у нее на руках сидит отрок-Христос. Правой рукой он благословляет, а в левой держит свиток или книгу.

— Вы заметили, что эта икона, как и та, что исчезла из Кремля, выглядит весьма необычно и совершенно непохожа на остальные? Дело в том, что обе «Влахернетиссы» — одни из немногих сохранившихся икон, выполненных в чрезвычайно редкой технике энкаустики, или воскомастики. Такой способ живописи подразумевает использование восковых красок, отчего изображение приобретает объем и становится выпуклым. Вы уже наверняка обратили внимание на ее толщину?

Не заметить этого и впрямь было невозможно. Изображение Богородицы больше напоминало разрисованный барельеф, нежели икону.

— Во всем мире уцелело очень мало столь древних икон, — продолжила Мария Ильинична. — Аналогом можно считать чудотворный образ Богоматери Спилеотиссы в греческом монастыре Мега-Спилео на Пелопоннесе и еще несколько экземпляров, сохранившихся на Афоне.

— Вы сказали «древняя». А насколько? — вступил в разговор Буре.

— А вот это самое интересное. Из-за того что доску и оклад несколько раз меняли на новые, провести датирование изображения с точностью в сто процентов не представляется возможным даже с использованием самых современных средств. Насколько я знаю, последний раз такая попытка делалась в восьмидесятые годы под руководством Сергея Лягина. И если кто и может об этом рассказать, так это сам Лягин. Помнится, в результате его исследований «Богородица» враз состарилась на тысячу лет! Теперь она официально считается произведением седьмого века. Хотя у Лягина на этот счет было свое особое мнение.

— Но почему столь ценный экспонат находится в запасниках, а не выставлен на обозрение публики?

— Я же говорила, в нашей коллекции четыре тысячи икон. И каждая вторая претендует на место в основной экспозиции.

— А где мы можем найти Лягина?

— Он давно на пенсии, но телефон я вам раздобуду.

Под впечатлением от увиденного Глеб и Буре спорили всю обратную дорогу в университет.

— А что, если разница в цвете не является опознавательным знаком, как мы с вами первоначально предположили? — размышлял профессор.

— Но тогда чем ее можно объяснить?

— Ну хотя бы тем, что древние греки вообще описывали цвета весьма специфическим образом.

— Вы имеете в виду такие вещи, как отсутствие в их лексиконе слова «синий» или «голубой»?

— Например. Но если бы вся разница заключалась только в этом. Помните, как Гомер описывает море? Он сравнивает его с вином.

— Тогда давайте вспомним, что тот же цвет вина он использует и для описания овечьей шерсти. А небо Гомер вообще называет бронзовым! И что с того? В конце концов, по преданию, поэт был слепым. Ему простительно.

— Хорошо, вспомните Еврипида, — не сдавался Буре. — Он-то точно слепым не был. Но при этом мог запросто применить прилагательное «хлорос» к человеческим слезам или крови. И даже если мы согласимся со спорной точкой зрения насчет того, что это слово, исконно означавшее «зеленый», могло также означать еще и «желтый», то все равно кровь и слезы, даже при таком допущении, будут выглядеть как минимум нетрадиционно.

Глебу было нечем крыть, но Буре все продолжал сыпать доводами:

— А Эмпедокл, который сводил все многообразие окружающих красок лишь к четырем цветам? А Ксенофан, из семи тонов радуги различавший всего три?!

Надо признать, по части знания Еврипида и прочих угнаться за Буре было решительно невозможно. Поэтому Глеб дипломатично предложил вернуться к вопросу о синем цвете.

— Мы совсем забыли про «циан», — спохватился он.

— Да, действительно, этим словом исконно описывались темно-синие эмали, но оно никогда не применялось ни к небу, ни к воде. Ну не странно ли?

— Постойте, но разве Гомер не сравнивает цвет волос Гектора именно с «цианом»? Разве мы не можем считать это аналогом нашего выражения «иссиня-черный»?

— Пожалуй, — признал профессор, благодушно сводя ученый спор к временной боевой ничьей.

Порядком устав от дискуссии и на время позабыв о вызвавшей ее иконе, Глеб погрузился в размышления о том, отчего древние и в самом деле не только описывали, но и, по предположениям отдельных исследователей, даже воспринимали цвета совсем не так, как мы. Например, одна группа ученых полагала, что сетчатка египтян и греков, несмотря на то, что нас разделяют всего каких-то две-три тысячи лет, еще не достигла своего нынешнего развития и не обладала тем же разрешением, что теперь. Другие считали, что причина столь резких разночтений скорее психологическая и что те же греки были в гораздо большей степени склонны отождествлять цвета с настроением или характером, нежели с хроматической характеристикой предметов. Третьи были уверены, что цветовосприятие — это вообще плод комбинированной психофизической эволюции. Не случайно офтальмологи утверждают, что слепые люди, которым современная медицина возвращает зрение, ни в какую не способны адекватно различать цвета по причине того, что они либо забыли, как это делать, либо их в свое время не научили.

Сидя в кабинете и листая распечатки, присланные сотовыми операторами, Лучко и сам толком не знал, что именно ищет. При том что биллинг был весьма эффективным методом поиска виртуальных улик.

Поделенная на «соты» и испещренная базовыми станциями или, для краткости, базовками, столичная территория, по сути дела, являлась точной координатной сеткой, позволяющей отследить как местонахождение мобильного телефона, так и все его передвижения в пространстве. Распечатка, словно машина времени, могла запросто обратить вспять ход истории, давая грамотному и внимательному наблюдателю почти сверхъестественную возможность увидеть, кто, когда, откуда и кому звонил, с точностью до секунды восстановив события, случившиеся накануне или годы тому назад. Любой мобильный, как известно, служит прекрасным радиомаяком.

Распечатка, которую изучал Лучко, была совсем непохожа на те, что по просьбе абонента выдаются в офисах операторов связи. Кроме исходящего и входящего номеров, аппаратура наподобие радара послушно фиксировала еще и сектор, то есть записывала информацию о том, где в каждый момент времени располагался звонивший по отношению к станции, через которую происходила коммутация. Кроме того, основываясь на показателях мощности сигнала, можно было точно определить, звонил ли абонент, идя пешком по улице, ехал ли он в машине или находился внутри здания. Таким образом, фиксируя перемещения звонившего от одной базовки к другой, можно было составить точный маршрут его движения с ошибкой, не превышающей сотню-другую метров.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});